Сказания земли Ингесольской - Страница 24

Покосилась на пирог, щелкнула клювом.

— Я знаю, что нужно уметь спросить, Линере-хаари. Но я варак, я еще не знаю, где у рыбы хвост. Прости меня, если спрошу глупо.

Сова сидела, моргала.

— Линере-хаари, скажи мне, будь любезен. Зачем я здесь, в Тауркане, почему меня призвали сюда духи Нижнего мира — а может быть, не только они?

На круглой башке, оказывается, вовсе не совиный клюв — крючковатый человеческий нос, а под ним безгубая щель рта, окруженная маленькими изящными перышками.

— Ты жадная, Ачаи, — скрипучим голосом произнес, кривясь, рот. — За один пирог три вопроса. Да я сегодня в настроении. Ты здесь, чтобы здесь жить. Тебя призвали, потому что ты подходишь. — Прищурил один глаз. — Определенно подходишь, я так им и сказал. Духи Нижнего мира — да, но не все. Некоторые возражали.

— Спасибо… — растерянно сказала Ирена. — Не буду врать, будто я тебя поняла, но ты ответил, и я благодарна.

Линере-хаари заухал. Кажется, он смеялся.

— Вежливая, — проворчал он. — Вот тебе за вежливость еще совет. Когда придет время, обещанное — исполни.

Ирена почувствовала, что краснеет. Поклонилась.

— Спасибо еще раз, мудрый Линере-хаари.

Дух кивнул, ловко оторвал правой лапой кусок пирога, цепко держась левой за поваленный ствол. Откусил. Зажмурился. Сказал с набитым ртом:

— Ничего, съедобно. Иди, Ачаи. Я все сказал.

Ирена поклонилась снова и неловко стала разворачиваться, загребая лыжами рыхлый снег. За спиной раздалось насмешливое уханье, потом скрипучий голос произнес:

— Неуклюжа ты, варак, я чуть не подавился, на тебя глядя.

— Я научусь, — сказала Ирена.

— Научишься, — ухнул Линере. — А, кстати. Ачаи — это желтая кувшинка.

— И третий раз — спасибо, — поблагодарила Ирена.

Оглянулась через плечо — но духа уже не было.

Пирога тоже.

В начале марта, когда небо уже начало манить весной, а снег даже и не думал начать таять — зима держалась цепко, — умер старик Теуран. Ему было так много лет, что и сам он не помнил, сколько. Говорили — больше ста. Теперь самой старшей в поселке стала Маканта.

Родные старика хлопотали целый день. Обряжали, готовили поминальную трапезу, вспоминали покойного. Собирали ему необходимое в дорогу и для обустройства в Нижнем мире. В молодости Теуран был хорошим рыбаком и удачливым охотником, теперь он снова станет сильным, не будут ныть его старые кости, вырастут новые зубы и волосы, вернется молодость, так пусть будет удачна его новая жизнь. Шаман проводил душу старика, как подобает, осталось проводить тело. Завернутого в шкуры поверх теплой одежды, уложили покойника на сани и увезли в Долгий лог, туда, где давно ждали его в похоронном срубе жена и двое старших сыновей. Вернулись только к вечеру, торжественные и серьезные. Созвали всех соседей на поминальный пир. Ни дом, ни двор не могли вместить всех, поэтому в доме сидели у стола лишь ближайшие родственники — а у старика только внуков было пятеро, да еще их жены, дети и внуки. Остальные заходили ненадолго, говорили, какой хороший человек был покойный, пробовали угощение, благодарили — и освобождали место для следующих. Вошла и Ирена, поклонилась, надо было что-то говорить — она не знала, что, но деваться некуда, сказала: "Долго жил Теуран, пусть же теперь радуется, что его родственники живут долго". — "Ойя, да, хорошо сказала, — покивал головой младший сын Теурана, тоже уже старик. — Правильно, пусть отец радуется". Взяла со стола кусок жареного мяса, проглотила, не чувствуя вкуса, поклонилась еще раз — и ушла.

Погода была ясная, светила луна, поперек дороги лежали резкие черные тени, и через озеро убегала в сторону Чигира четкая лыжня.

— Куда смотришшшь? — резко скрипнул снег под ногой. Запнулась о черную тень, поскользнулась, не удержала равновесие, упала, больно ударившись коленом.

— Не о том думаешшшшь, — прошелестело в ушах. — Сегодня смерть близко бродит, берегись, девушшшшшка…

Вскочила, оглянулась — никого, только тени поперек тропы, двойная линия лыжни на плоском озерном льду, и окна за спиной светятся — там поминают Теурана. Пошла скорее к дому.

Калитка оказалась распахнута — а ведь я ее точно затворяла, здесь не бросают нарушенным защитный круг, — и во дворе не было никого, только цепочка овальных следов от калитки к крыльцу и обратно. Посмотрела вдоль следа — он обрывался в метре от забора.

Кош встречал у порога, дергал хвостом, заглядывая Ирене за спину, шипел и пушил загривок. Успокоился только, когда зажгла свет и задвинула дверной засов.

Поставила чайник, села у стола. Кот запрыгнул на колени, толкнул лбом руку.

Три дня по обычаю нельзя начинать ничего нового. Значит, в библиотеке снова не будет посетителей.

Отчаянно захотелось прямо сейчас нацепить лыжи и побежать через озеро по четкой лыжне, к одинокому дому на острове, к человеку, с которым едва сказала пару слов наяву и с которым во сне стала ближе, чем с кем бы то ни было еще. Три дня — никто и не заметит, что меня нет.

Нельзя, варак. Не начинать ничего нового.

Никаких начал, варак.

И подумай пустой своей башкой — с чего ты взяла, что сны говорят правду? Пусть ты чувствуешь — Ланеге не обманет, кто тебе сказал, что не обманет ночь? Он тебе снился, а что снилось ему? Глупая бабочка, ищущая, где бы сгореть, есть ли огонь там, впереди? Все, что ты знаешь наверняка — он готов отвечать за тебя, потому что он причина твоего появления здесь. Больше ничего, варак.

Протянула руку, пододвинула к себе книжку. Кстати о началах…